Режиссер фильма «Тени незабытых предков» снимает документальное милитари-кино
Война заставила Любомира Левицкого переквалифицироваться с режиссера триллеров «Штольня», «Тени незабытых предков» и комедии «Скажене весілля 3» на документалиста. Его первая лента “Следуй за мной” («Follow Me») уже борется за награды разных международных фестивалей. А сейчас он заканчивает работу над второй документалкой «Мы были рекрутами» – о третьей штурмовой бригаде. Также он рассказал, почему украинское кино попадет в яму и как это пережить нашей индустрии. Поделился он и своим мнением, нужно ли сейчас отвечать на российское пропагандистское кино своими фильмами.
– Трудно ли было перейти с художественных лент на документальные и в чем наибольшая сложность?
– Я пришел к этому буквально на второй месяц полномасштабного вторжения. До этого занимался волонтерством, и только потом стал осознавать, кто я и в чем мое призвание. Как раз перед 24 февраля я был на финальной стадии подготовки самого большого в моей жизни фильма под названием «Капитан Украина». Мы готовились к нему очень долго – три года. Он об украинском супергерое – журналисте, который борется с коррупцией в нашей стране и получает определенные магические способности. Таким образом, я должен был работать над тем жанром, которым люблю заниматься.
– Решили создать нашего Капитана Америку?
– Да, но это не комикс. Фильм построен на трипольской истории. Все источники именно из нее, и она круто была разработана. Я три года потратил на написание сценария. Это тот случай, когда я прочел позже сценарий и понял: вот оно – то, что мне нравится. Так случилось, что контракт на этот фильм мы подписали 22 февраля. Хотя, подписывая его, я понимал: что-то случится. И вот в начале войны я остался с этим контрактом, понимая, что все… Продолжать этот проект невозможно. Во-первых, компания находилась в Мариуполе. Во-вторых, было не до кино.
– Как появился ваш главный герой, потому что, по вашему описанию, он сразу вызывает параллели не только с Капитаном Америкой, но и с Суперменом, который тоже был журналистом?
– Нет. Если проводить параллели с голливудскими персонажами, это скорее сочетание Венома и Михаила Ткача, хотя он не был прототипом. Наш персонаж – это блогер, парень, имеющий скандальную репутацию. Этот журналист достал олигархов настолько, что они решили его убрать. Но он в горах попал в ДТП, и его спасают люди, которые являются представителями древнего клана гончаров.
– Извините, но здесь возникает еще одна параллель – Доктор Стрэндж.
– Где-то так. Но это комиксовая культура, которая для украинцев достаточно новая и экспериментальная. Я больше хотел быть ближе к узнаваемости.
– Как же вы перешли из такого глобального художественного проекта в документалистику?
– Я понял, что кино – это уже некая фантастика и это не жанр. Поэтому начал думать, как мне его делать, как применить свой талант и опыт в обороне страны. Конечно, как любой фильммейкер, начал искать какие-то истории. Но так случается, что когда ты начинаешь искать истории, они от тебя убегают или приходят те, которые все знают. В итоге однажды мне позвонил мой товарищ и журналист Василий Крутчак и сказал, что у него есть для меня история. Сначала он назначил мне встречу, а потом не выдержал – позвонил через минут двадцать и все рассказал по телефону. Затем я встретился с ребятами, показавшими мне на планшете материал, снятый на дроны. Это волонтеры, в гражданской жизни они – адвокаты. Они много помогали бригаде «Холодный Яр» дронами, таким образом получили этот материал. То, что я увидел, было просто до мурашек. Сначала они меня спросили: что мы можем с этим сделать и кому продать, может, CNN? Но я запретил им это продавать и сказал, что это нужно рассказать в другой форме, художественной. Так я и стал частично документалистом. Отчасти, потому что все равно рассказал эту историю посредством эмоций. Открывая TikTok, мы видим миллион историй, но все они забываются со временем. А история, рассказанная на эмоциях, запоминается надолго. Так и создался мой первый документальный фильм «Иди за мной». Его многие увидели.
После этого ко мне обратилась пресс-служба третьей штурмовой бригады и поделилась идеей рассказать нестандартно историю об их героях. Так у меня возник сюжет для фильма «Мы были рекрутами», где рассказывается история человека, который напрашивается в группу героев, реальных военных, среди которых штурмовики и разведчики, едущие на задание. Мы начали искать, кто бы мог быть этим рекрутом.
– У меня напрашивается параллель с вашим неснятым фильмом, потому что в этой документалке, над которой вы работаете, он журналист. Совпадение?
– Я дружу со многими журналистами. Но мы не могли найти героя, который мог бы раскрыться так классно. Поэтому это единственный персонаж в моем фильме, имеющий постановочные сцены. Фактически, это актерская работа. Но я не мог найти среди бойцов человека, который устроил бы меня с творческой точки зрения. Тогда я подумал: а если мы возьмем актера и сделаем из него настоящего рекрута. Я предложил это Борису Савенко, снимавшемуся у меня в “SelfieParty” в главной роли. Он согласился, и мы отправили его на курс молодого бойца в третью штурмовую. И он все это прошел. А дальше я ему сказал, что выбор остается за ним – либо пойти дальше, либо остановиться.
Я не мог снимать такой жанр прямо с актером. Требовалось, чтобы он все это прошел, почувствовал и понял.
– Новая картина полностью будет построена на съемках самих бойцов или вы тоже выезжали на передовую?
– Форма картины такова: рекрут за кадром рассказывает, кто он такой. А потом делает интервью с реальными бойцами, которые уже достаточно известны благодаря интернету.
– Обычно такие бойцы снимаются в масках. Как у вас будет?
– Есть разведчики, которых мы хотели снимать, но это пришлось бы делать в масках, чего я не хотел. Потому что это живые люди. Поэтому пришлось снимать только штурмовиков, они и так встречаются лоб в лоб с врагом. Скрывать лицо им необязательно. Кроме того, те, кого мы снимали, уже известны тем, что они делают стримы с фронта. Таким образом наш герой расспрашивает их на остановках, которые они делают во время движения. Также будут использованы эксклюзивные материалы, снятые на их камеры. Таким образом, я пытался соединить художественную форму с обычной документалистикой.
– Где вы собираетесь это показывать – рассчитываете на фестивали или выложите в YouTube, как предыдущую ленту?
– Я думаю, что мы сделаем кинотеатральную премьеру на большом экране, но этот формат картины больше для диджитал-платформ. Возможно, Netflix или украинские платформы, как Megogo.
– Но вы сами в одном из интервью сказали, что американцам неинтересно смотреть о нашей войне, потому что их здесь нет. Почему тогда американская платформа должна приобрести эту картину?
– Здесь дело не в деньгах. Этот продукт не является коммерческим, потому что у нас есть спонсор, который помог нам закрыть продакшн-производство. Поэтому если платформы предложат нам любые условия, мы отдадим им фильм. Ибо задача этого продукта – популяризация определенных моментов. А именно мы хотим показать: все то, что дает нам Запад, оно в надежных руках и работает. Как раз через демонстрацию этих героев и их философию мы покажем, что наши бойцы пользуются западным оружием и это нивелирует все эти рассказы о коррупции. Мне хочется подчеркнуть, что мы, украинцы, боремся с коррупцией и максимально уделяем этому внимание. Но больно слышно, когда такое о нас говорят иностранцы. Поэтому я хочу показать: все хорошо и мы разберемся.
– Будут ли в этой картине съемки каких-нибудь боев или штурмов?
– Будут съемки со смартфонов, которые расположены на груди у бойцов, и со специальных камер, используемых для реальных штурмов.
– Увидев реальные бои, вы сделали для себя, как режиссера, открытие?
— Да, я даже открыл на YouTube влог, который называется «Снимай/Стреляй». Он как раз на эту тему. В кино нам приходится уродовать и украшать реальность. Даже в этом фильме я делал некоторые красивые кадры, но понимаю, что с точки зрения тактики – это неправильно. Поэтому я в свой проект приглашаю военных говорить об этом. Объяснять и искать баланс, как, не нарушая правил тактики, можно создать такую сцену, чтобы потом профессиональные военные сказали: “Этот режиссер шарит”. Но это большой труд и знание.
– А как теперь вы будете смотреть фильмы с условным Сталлоне, когда его пуля не берет, а он одним выстрелом кладет десяток врагов?
– На самом деле, это большая травма для каждого украинца. Ибо каждый сейчас, кто смотрит боевик, понимает: нет ничего общего с реальностью, в которой мы живем. Я первые полгода не мог смотреть ничего голливудского вообще, а Marvel казался мультипликацией. Недавно мы разбирали фильм Гая Ричи «Переводчик», и там как раз есть такие сцены, после которых мы поняли: военное кино должен снимать режиссер, который в этом разбирается. Там были такие ошибки, что ребята просто сидели и смеялись. Но все же это кино, где никто не претендует на правду. Есть же и такие фильмы, как у Майкла Бэя «13 часов: Тайные солдаты Бенгази». Это реальная история и, несмотря на то что Бэй – тот режиссер, у которого взрыв гранаты умножается на 100, в этой картине он максимально придерживался реальности.
У меня сейчас очень интересный период. Мы снимали социальный ролик-благодарность ДШВ. Это происходило на реальном секретном танковом полигоне. В какой-то момент я осознал, что снимаем с реальными военными, реальным оружием и боевыми патронами. Голливудский продюсер и на километр не подошел бы туда. А мы, наоборот, просили максимально близко к камере приблизить оружие. Это просто безумная практика, которой мало у мировых кинематографистов. Совершенно другой запах правды.
– Многие фильмы о войне сняты красиво, качественно и за большие деньги. Как вы думаете, нужна ли романтизация войны в кино? Может, именно поэтому, в том числе, мы имеем эту войну?
– Думаю, что нет. Когда Тарантино спросили: не думает ли он, что какой-то человек посмотрит его кино, а потом купит пистолет и постреляет людей, находясь под влиянием его картины? Режиссер ответил: “Нет, потому что люди, которые стреляют в школах или супермаркетах, даже не знают мое имя”. Так же и с романтизацией войны в кино. Это делается для того, чтобы человек лучше воспринимал сам фильм. Ибо если снимать кино без этого элемента, то получится жестяк, и это не будет смотреть ни один зритель. А если внести в такое кино историю любви или мести, это уже коснется чувств, которые есть в каждом из нас. Поэтому вся линия войны проходит под соусом оправданности. Тогда главный герой – это солдат, который вызывает реакцию: он крутой и я хочу быть похожим на него. Так что причина этой войны точно не фильмы. Причина – президент РФ.
– Но советские картины, на которых выросло много поколений, могли дать толчок и оправдание армии РФ. Не считаете так?
– Они же извращенцы и их лозунг «Мы можем повторить!» Эти люди выросли на кино, в котором показано, что все – фашисты, а мы (русские) – классные. И это им уже настолько вбили в голову, что их пропаганда именно на этом и строится. Им гораздо проще сказать, что мы какие-то фашисты и нас нужно уничтожить. Тогда в них включается тумблер и то, что они видели в кино. Поэтому данная романтизация в их интерпретации помогает их пропаганде. Но у нас это сейчас работает кардинально противоположно. У нас происходит романтизация определенных реалий, что помогает получить дополнительную мотивацию. Знаете, в чем сейчас наши бойцы испытывают дефицит? Вы просто не представляете, как им хочется, чтобы о них кто-то сказал доброе слово, чтобы кто-нибудь заметил, что они делают. Что-то они, конечно, показывают в соцсетях, но у них нет фидбека. А когда есть какая-то реальная история, о которой позже говорят люди, все меняется. Поэтому я стал бы где-нибудь посредине. Война – это зло, и в ней ничего хорошего нет, кроме убитых оккупантов. Поэтому сегодня нужно романтизировать крутизну наших ребят. Цель моего фильма как раз и есть мотивация. Чтобы человек, посмотрев его, сказал: “Эй, я сделал правильный выбор” или “Я сделаю правильный выбор”. Чтобы люди поняли, что нас защищают не какие-то безбашенные пацаны, а крутые парни. Потому что это совсем другой уровень сознания.
– Нужно ли вообще снимать жесткие трагедии и драмы о войне, если у таких картин очень узкая аудитория?
– Думаю, что нет. Каждое кино должно иметь цель и аудиторию. Если это будет фильм-рефлексия, то нам пока рано такие картины снимать. Если это контрпропаганда – возможно. Но снимать такое кино сейчас – это неблагодарное дело, потому что никто из россиян его смотреть не будет. Мы еще раз покажем, что россияне плохие? Да это уже давно все знают.
– Может, есть смысл снимать такое кино для Запада? Россияне на прошлой неделе запустили в свой и международный прокат фильм, в котором показали свою версию событий в Буче.
– Это очевидно, что они это будут делать и вбрасывают в это много денег. Скорее всего, они рассчитывают на европейскую аудиторию. В Америке очень небольшой процент это будет воспринимать. Дело в том, что американцы привыкли мыслить просто. Но так же они очень отчетливо видят черное и белое. Поэтому заманить их такой фигней, которую снимают сейчас россияне, не получится. А вот с европейцами сложнее. Они получают очень много информации с разных сторон, которую им просто засыпают в уши. Но нужно ли нам в таких условиях снимать контрпропагандистские фильмы? Я бы стоял выше этого и не опускался на их уровень. В политической технологии есть такой прием, когда кто-то говорит какую-нибудь фразу, его сразу начинают ассоциировать с дураком. Так бы я ответил и на их пропагандистское кино, чтобы его комментировали те, у кого нет нормальной репутации. В конце концов все просто скатилось бы к трешу. У нас и так в кино сейчас много жестяков, везде лезет эта «балабановщина». Но главная разница наших армий состоит в том, что мы защищаем свою землю, мы – воины света, а они – воины тьмы. Поэтому и наше кино должно строиться на позитиве, как мы справляемся с задачами.
– Недавно был скандал вокруг Министерства культуры, которое выделило 500 миллионов гривен на сериалы. Очень многие были за то, что все нужно отдать фронту. По вашему мнению, действительно все надо отдать фронту или кино все же нужно тоже поддержать?
– Насколько мне известно, эти выделенные деньги не могли быть потрачены ни на что другое, кроме сериалов, и они вернулись обратно. Собственно я, как продюсер, никогда не пользуюсь государственными деньгами. Например, для картины, которую снимаю сейчас, у меня есть спонсор.
– Среди сериалов, которые собирались снять на эти деньги, было много комедий. Есть ли сейчас место этому жанру?
– Сейчас есть место сатире. Очень важно, над чем мы сегодня смеемся. Если над ситуацией, которую мы все сейчас проживаем, – то это признак того, что созрели к этому. Я имею в виду скетчи о волонтерах или об электрике и бензине, которых у нас не было. Сарказм по поводу наших сильных сторон – это интересно. Но если мы начнем сейчас смеяться над нашими минусами, то это плохо и не ко времени.
– Вам, как режиссеру, сложно было переключиться с триллеров на комедию «Скажене весілля 3»?
– Я люблю юмор в кино, но чистые комедии – все-таки не мое. Я могу снимать их как приглашенный режиссер. Это будет для меня сродни, что сниму рекламный ролик. Но я себя не ассоциирую с комедиями. А вот у Антонио Лукича чувство юмора, которое очень резонирует с украинским зрителем. Это его суперсила. А моя – это истории в жанре саспенс. Я люблю работать с напряжением, и оно даже есть в моем документальном фильме «Follow Me». Но даже в серьезных фильмах должен быть юмор. Чем больше человек испытывает эмоций в кино, тем успешнее фильм. Поэтому в ближайшие пять лет хочу посвятить себя милитари-кино, и это будут героические фильмы.
– Если бы Горбунов сейчас предложил снять «Скажене весілля 4», вы бы согласились?
– Нет, это была моя разовая работа в этом жанре. Тогда я согласился на эту работу, потому что в то время у меня не было проектов и работал над своим сценарием. Кроме того, я прочел сценарий и понял, что это будет смешно. Поэтому согласился. Хотя до этого я Юре сказал: “Где я, а где этот жанр?” На что он ответил: “Мне как раз интересно, чтобы ты сделал как-то по-другому”. Также я отказался бы потому, что это не то, чему хочется сейчас себя посвятить. Но комедии сейчас необходимо снимать, потому что они нужны. Если посмотреть историю Голливуда, то как раз комедии и были самым популярным жанром в то время, когда Америка переживала Великую депрессию. Что касается Украины, то наши люди сейчас живут в постоянном стрессе. И когда у человека появляются выходные и желание сходить в кино, он пойдет именно на комедию, а не на триллер. Что-то, что поможет ему на время забыться. Но я не думаю, что их сейчас нужно снимать за государственные деньги.
– Тогда за какие деньги, когда большой бизнес в стране разрушен и наше кино почти никогда не было прибыльным?
– Дело в том, что наш рынок разбалован Госкино. Можно было получить грант – и все, но продюсеры не были мотивированы. Большинство проектов было просто нацелено на то, чтобы получить бюджет. Под это быстро делался или искался сценарий. А потом, получив деньги, за половину снималось, а половина уходила на заработок. Но о качестве почти никто из них не думал. И все же, государственная поддержка нужна кино. Но также необходимо многое другое. Надо разделять на авторское и коммерческое кино. Первые – это имиджевые проекты и приносят фестивальные награды. Вторые должны приносить деньги. Если в первый раз продюсер не оправдал себя, в следующий раз он получает меньшую поддержку. Если снова не оправдал – тогда все. Дай Бог, нам быстрее победить и создать новую структуру. Например, фонд, где в жюри вошли бы международные специалисты, получающие гонорары за то, что они предоставляют нам такой сервис. Они отбирали бы качественный продукт, а также становились амбассадорами этих проектов на международном рынке. Половину денег на эти картины давало бы государство, а другую привлекали бы из разных фондов Европы и Америки. Тогда у нас не было бы коррупции и был бы порядок. Но у нас нет плана, где должно быть наше коммерческое кино пять лет спустя. Никто и никогда не озвучивал программу, как Украине стать игроком на международном рынке.
– Если война не закончится в 2024 году, выживет ли вообще украинская киноиндустрия?
– К сожалению, мы будем иметь очень большую стагнацию. Дальше будет большая яма. Вышедший сейчас «Довбуш» – последнее или предпоследнее кино, закрывающее цикл масштабных фильмов, которые начинали снимать еще до войны. После этого мы увидим, кто на рынке был готов к этому, кто сможет найти деньги за границей и правильные идеи. У нас проблема сейчас не только в деньгах. Например, боевик мы сейчас не сможем снять, закрывая все только украинскими специалистами. Рассыпалось очень много цехов. Лучшие пиротехники погибли на войне, многие каскадеры сейчас в ВСУ. Собрать сейчас такую же команду, как мы могли до 24 февраля, – невозможно. Привезти специалистов из-за границы – сложно, ведь это страховки и это сразу увеличивает бюджет. Поэтому мы должны это пережить и пройти. Сейчас наступает время небольших фильмов. В Голливуде был период с середины 1950-х годов, когда начали проваливаться большие дорогие картины. Об этом рассказывал Мартин Скорсезе. Студии понимали, что они скоро станут банкротами, и приняли решение – снимать недорогие фильмы. Именно тогда появилось целое направление хоррор-фильмов и нуар. Тогда же Хичкок снял свои лучшие фильмы, появилась масса новых имен и бомбических проектов, которые до сих пор помнят. И это вышло только потому, что ограничили средства и авторы начали мыслить. Вот сегодня – время украинских авторов думать, как недорого сделать фильм, который будет интересен международной аудитории, украинцам и принесет какую-то пользу государству. Лидеры рынка, которые были до войны, исчезли. Остаются новые, которые сегодня что-нибудь начнут создавать.
– Когда закончится война, о ком или о каком событии этой войны вы хотите снять фильм в первую очередь?
– Я очень хочу вернуться к художественным фильмам. Но для этого нужно найти две вещи. Первая – нам нужен персонаж, герой с характером. Весь Голливуд ничего не финансирует, пока не найдет персонажа. Поэтому мы должны найти Рэмбо. Но такого в реальности трудно найти, и, скорее всего, это будет коллективный образ. Если произойдет такое чудо и он появится, то его сразу все будут хватать и использовать как могут. Пока мы его не нашли, нужно делать истории об уже завершенных удачных военных операциях.
– У нас уже есть мифологизированные персонажи. К примеру, пилот-призрак.
– Есть, но яркой истории нет. Если бы реально была история о человеке, который уничтожил 14 самолетов и провел бой с двумя упавшими в Днепр МиГ-ами, она разлетелась бы уже на весь мир, и об этом хотели бы смотреть. Если мы придумаем это, то у людей будет отношение к этому как к мифу, и восприниматься все будет более критично. Поэтому мой принцип: есть реальная история – буду снимать. Такую историю можно сделать более художественной и такой фильм гораздо легче продать. О потоплении крейсера «Москва» все посмотрят, потому что эта история уже облетела весь мир. Но здесь нужно смотреть на бюджет картины и быть реалистом.
– Почему фильм «Эгрегор» сняли не вы?
– Дело в том, что мы с продюсером Сергеем Лавренюком, с которым начинали проект, несколько разошлись в творческих видениях материала. Это нормальное явление в нашей сфере. Сергей – сильный и профессиональный продюсер, с глубоким видением проекта. Некоторые вещи я хотел сделать по-другому, и они были для меня, как режиссера, категоричны. Поэтому, чтобы не навредить фильму, мы решили, что лучше не ломать ничего. Но в целом мы дружим и общаемся. Жизнь идет дальше, и мы должны все вместе сейчас работать на победу!
